Гарпия - Страница 56

Он тяжело вздохнул.

Что ж, не зря оперировали глотку. Вот и пригодилась для долгих речей.

– Я шел на дежур-рство. По набер-режной. Дошел до моста.

– Какой мост?

– Чер-рез канал, – псоглавец повел рукой, желая пояснить диспозицию.

Капитан с проворством убрал подальше чернильницу в форме рыцарского шлема – Доминго едва не смахнул со стола бронзовую махину.

– Дальше!

Времени до заступления в караул оставалось выше крыши. Доминго еле сдерживался, чтобы не ускорить шаг. Он волновался, как лопоухий щенок. Словно и не было восьми лет службы на границе, трех лет в наемниках; охрана купеческих караванов, бесчисленные стычки, дюжина дуэлей – все приснилось… То, что сын Ворчака еще жив и годен к службе, говорило о многом. Но капитан Штернблад перестарался. Он слишком хорошо внушил Доминго мысль:

«Ты – первый миксантроп, допущенный к охране его величества!»

Гордость псоглавцев – вечная тема для анекдотов. Сын Ворчака мгновенно ощутил ответственность перед всем племенем собакоголовых, начиная с гноллей и кончая анубисами. Согласитесь, стать официальным представителем расы, ее, так сказать, мордой – многовато для простого солдата, пусть даже с блестящим послужным списком.

К вечеру похолодало. От канала тянуло сыростью. Но Доминго вспотел. Он опасался, что от него будет нести псиной. Мундир и плащ провоняют насквозь. Людям не нравится этот запах. Хорошо еще, что король в отъезде.

Он знал средства отбить запах псины. Ванна из яблочного уксуса. Душ из томатного сока. Еще можно вываляться в глине. Увы, ни один рецепт не годился на случай сопровождения короля или дежурства во дворце.

«Надо зайти в лавку парфюмера. Там что-нибудь посоветут…»

В окнах домов горел свет. Масляные блики фонарей качались на темной воде. Стучал колотушкой ночной обходчик, выйдя на работу. Прохожие, редкие в этот час, с любопытством провожали взглядами рослого псоглавца в форме лейб-стражи. Доминго старался не скалиться в ответ. По набережной Согласия он дошел до моста через Рыбный канал и двинулся на другую сторону.

Фонарь у входа на мост не горел. Доминго не сразу разглядел человека, идущего навстречу. Впрочем, учуял он его куда раньше. Едкую смесь дешевого табака, чеснока и рома кто угодно ощутил бы за десяток шагов, а уж псоглавец – и подавно.

Доминго фыркнул, обнажив клыки.

– Страх? Злость? – спросил капитан. – Угроза?

– Нет. Я бы почуял.

Поравнявшись с псоглавцем, человек качнулся, словно был пьян, взмахнул руками – и Доминго сложился пополам, получив точный удар под ложечку. Хватая пастью воздух, он прижался спиной к перилам. Рванул палаш из ножен – миг, и оружие брякнуло о деревянный настил моста. Кисть онемела: враг оказался на диво проворен.

– Он ничего не говорил?

– Нет.

Однако псоглавец уже пришел в себя. Эффект неожиданности закончился. С рычанием он кинулся противнику в ноги: сбить, подмять, вцепиться в глотку! Проход не удался. Из вонючки торчало столько локтей и колен, что продраться сквозь этот частокол казалось невозможным. Псоглавец даже засомневался, человек ли перед ним. Но – оглушенный, избитый, плюясь кровью – он сумел опрокинуть врага навзничь.

Клыки сомкнулись на запястье – вонючка закрыл горло рукой.

Он носил наруч из толстой кожи, пропитанной какой-то дрянью. Пасть наполнилась смрадом и горечью. Доминго чуть не стошнило. В детстве старшие щенята в шутку угостили его падалью. Мать спасла глупого сына, вызвав у него рвоту. Отец же поймал шутников и задал им славную трепку.

Сейчас он вспомнил о том случае.

– Ты его ранил?

– Не увер-рен.

Вонючка, крутанувшись ужом, вывернулся. Оба вскочили. Последовал молниеносный обмен ударами. Правая нога едва слушалась: Доминго схлопотал болезненный пинок в бедро. Мышцу скрутила судорога. Левый глаз заплыл – кулак вонючки бил без промаха. Но и сам вонючка неуклюже кособочился, дыша хрипло, с присвистом.

Похоже, у него была сломана пара ребер.

Страх, ярость, возбуждение – ничего такого, чем обычно пахнет боец, Доминго по-прежнему не чуял. Словно вонючка не бился насмерть, а выполнял тяжелую, нужную, но довольно скучную работу. В том, что с моста уйдет только один из них, псоглавец не сомневался.

И напал первым, пока враг не отдышался.

Нога подвернулась. Он с размаху впечатался в вонючку плечом. Сцепившись, оба упали. Доминго рычал, рвал тупыми когтями одежду, силился добраться зубами до горла. Он забыл себя: от опытного солдата осталась лишь дикая собака. Стервенея, двое катались по Рыбному мосту. Мир превратился в карусель, написанную кистью пьяницы-художника. Полотно местами треснуло, наружу торчат концы суровых ниток.

Вертится не пойми что…

Неизвестно, как Доминго удалось встать на колени. Вонючка застонал – первый звук, изданный им за все время драки – когда псоглавец с ревом сгреб врага в охапку, поднатужился и швырнул, как тюк тряпья, на перила моста. Источенное жучками дерево не выдержало, сломавшись с громким треском. Камнем вонючка рухнул в канал.

Всплеск – и тишина воцарилась над водой.

– Утонул?

– Я ждал. Долго. Запаха больше не было.

Доминго сопел, вывалив длинный розовый язык. Рассказ утомил его больше, чем вчерашняя драка. Человеческая речь давалась псоглавцу дорогой ценой. Но он старался.

– Я виноват, – понурившись, выдавил сын Ворчака.

– Виноват, – ворчливо согласился капитан. – Ты позволил ему разорвать новенький мундир. И сбросил негодяя в канал. А должен был приволочь за шкирку ко мне. Или в Бдительный Приказ.