Гарпия - Страница 77

Возможно ли что-то изменить?

У нее есть идеальный образ – цель, которой она хочет достичь. Воля? – есть воля к жизни. Инструменты? Методика Высокой Науки? Будут. Энергия, необходимая для трансформации? Не мана, но нечто схожее? С этим все в порядке. Главное, научиться ее копить и использовать.

Дело за малым. Надо совершить чудо.

– Посмотрите на формулу…

На доске красовалось:

...

q * (1 – L* (L – 10) / ap)

I = ѕѕѕѕѕѕѕѕѕѕѕ;

S (1 – l)

– Здесь I – это субъективный КоЦИМ, показывающий степень целевого использования маны вне зависимости от внешних факторов, – разъяснил Фрадулент. – q – количество маны, реально повлиявшее на достижение результата; S – общее количество затраченной маны; l – коэффициент рассеяния среды… Молодой человек! Да-да, я к вам обращаюсь. Вам в этой формуле что-то кажется смешным?

У гарпии создалось странное впечатление. Пожалуй, лектору хотелось бы, чтоб на месте Хулио оказалась она, Келена Строфада. Но Ангус Фрадулент был честным человеком. А гарпия повода для взбучки не дала.

– Ничего смешного, мастер, – вскочил, паясничая, Остерляйнен. – За исключением усов нашего друга Теодора. Но формула – на доске, а усы – на лице. Вас это не смущает?

Усач Теодор лениво погрозил болтуну кулаком.

Caput XV

За пядью пядь, за пястью пясть,

Всю жизнь прожил, не торопясь,

И вдаль по утренней росе

Не тороплюсь уйти совсем.

Томас Биннори

Теодор Равлик все делал обстоятельно.

Он и рождался, не торопясь. Мать искричалась, сорвав голос, отец выпил в доме всю терновку и ушел одалживаться к соседям, повивальная бабка изошла потом, а ребенок сомневался:

«Выйти на белый свет или вернуться с полдороги?»

По здравому размышлению решил выйти – и не прогадал. Принимали его по-царски, хотя родился маленький Тео не во дворце, а в скалистом захолустьи Верхнего Йо. Село гуляло неделю. На дворе царила зима, перевалы сковало льдом и снегом. Значит, пей вволю и жди весны.

– За здоровье новорожденного!

Нос коршуна, глаза жабы, усы чащей – так говорили про обитателей Йо. И добавляли: нрав – зверский. Оставим это на совести злопыхателей. Они и горца-то сроду не видели. А если видели, то в театре господина Дюпоклена, где горца представляют в черном, как смоль, парике, и с кинжалом в зубах. Ну их. Лучше расскажем чистую правду.

С историями так бывает. Врут-врут, аж завираются, и вдруг – правда. Все прямо заходятся: ишь ты! правда! Потом глянешь по уму: правда – натуральная брехня. Зато брехня, которую грузили бочками – ишь ты! какая ж она – брехня?

Бес их знает, эти истории.

Обликом Теодор уродился в отца. Нос – да, знатный носище, только не коршуна, а природного орла. Глаза – ну, влажные, ну, навыкате. Так они и у честного волкодава навыкате, не у одной жабы. Усы выросли рано. Знатные усы, рыжие, как лисья шкура.

И нрав – замечательный.

Мальчик хорошо ел. Мальчик хорошо спал. Без штанов играл у дома со сверстниками. В штанах ходил за гусями. Мать дала рубаху – начал ставить силки на зайцев. Иначе заяц увидит без рубахи, засмеет. Когда отец подарил ему первую куртку и пояс, отправился на выпасы с отарой, в компании старших пастухов.

Село было из замирившихся. В набеги хаживали исподтишка, чаще – по договоренности с будущими пострадавшими. Мы, значит, набежали, два сарая сожгли, Тюльку-шалаву гуртом снасильничали. Вы нам дали мешок золота. Так казне, или сеньору в челобитной смело заявляйте: мешок, не меньше. Готовили оброк за сто лет, да треклятые горцы, ужас-ужас, отобрали. По миру пустили, детишки пухнут, кору с лебедой жрут.

Вам подати скостят. Десятину с выгоды нам пришлете, как условились.

К набегам Теодора сочли негодным. Соображал медленно. А для пастуха – в самый раз. Овец торопить ни к чему, овцы – не рысаки. Пастбище, дойка, стрижка. Ягнята скачут. Сиди, дуй в дудку.

В дудку парень дул редко. Большей частью разглядывал листочки, травки и корешки, за что получил прозвище – Лопух. Он не обижался. Ведь интересно, что там внутри. Отчего лист смородины в кипятке душист? Почему тертая кора лавра, ежели отварить, язвы врачует? По какой причине корень девясила жор вызывает? С горечавкой его настоять…

Он и заблудился-то из-за обстоятельности. Пришел с ведром к роднику, а там такое растет! такое! – и вон там еще… Как не проверить? Не обойти со всех сторон: почему растет? отчего колосится? что за запах?

Ну и выбрел к пещере. А вот какого рожна в пещеру полез, если там уж точно ничего не произрастало, и воды свежей не текло – это, извините, великая тайна. Обстоятельные – они булыжники ада по одному пересчитают. Пещера? Да, пещера. Очаг? Ишь ты, очаг! Немереная груда тряпья? – в наличии. Шея? – отличная шея. Длинная, локтя два. Вся в пуху и мелких перышках – белых, кое-где дымчатых.

А что у шеи с обоих концов?

– Спасите!

Так впервые встретились Теодор Равлик и Олор Дымношей, великан-стоким, единственный в горах Йо. Вопль «Спасите», кстати, пригодился наилучшим образом. Великана пятый день трепала лихоманка. От ледяной ключевой воды горло простыло, воспалилось, образовались гнойники. А при лебяжьей шее, как у всех стокимов, болезни этого рода крайне опасны.

Олора пора было спасать.

Чего только не лил Теодор великану в глотку! Цепенея от страха, заставлял полоскать горло отваром цветов бузины. Трясясь, давил луковицу, свеклу, добавлял винного уксуса, и велел булькать да сплевывать. Заваривал болящему чистотела с ромашкой. На второй день стоким уже сам указывал пальцем: что брать и как готовить.