Гарпия - Страница 60

Мяса в период отшельничества гарпии не едят. Фрукты, коренья, травки; вода из родников. Основное их занятие – драть из себя перья. Смотреть на это противно. Словно кто-то у тебя на глазах выдавливает прыщ или дергает волосы из ноздрей. Они избавляются от дефектных частей оперения, особенно – от поврежденных маховых перьев. Но случается, что гарпия ощипывает себя целиком.

Голый петух с головой человека – потеха! Наши, кто подрезал или сжигал маховые перья гарпиям-рабам, получили бы удовольствие. Я о тех, кто дожил до победы…

В последнем случае гарпии ждут полтора месяца, пока оперение вновь отрастет. Голышом они каждый день купаются в ледяной речке. Потом часами загорают на солнышке. Вечером – заточка. Отвратительный звук, с каким гарпия точит когти о скалу, преследует меня ночами, и я просыпаюсь с криком.

Обновившись, они возвращаются.

Спросите меня, зачем я наблюдал за гарпиями-отшельниками, и я вам не отвечу. Чего не сделаешь от скуки, вынужденного заточения и двух-трех фляг сливовицы…

...

…они – живородящие, как ни странно.

Детей вскармливают грудью. До поселения в резервации я был уверен, что гарпии несут яйца. Их гнезда-шалаши, выстланные листьями и мхом, не приспособлены для плотской любви. Во всяком случае, для человеческой любви. Я ни разу не видел, как это происходит, и видеть не желаю.

Наверное, если бы я настаивал, одна из гарпий-самок без колебаний уступила бы моим домогательствам. Они проще относятся к требованиям тела, что роднит их с животными. Гарпия не способна зачать от человека. Но я даже представить не в силах…

Ты врешь, Джош. Очень даже в силах. Еще год, проведенный на Строфадских островах, и ты окончательно рехнешься…

...

С ними невозможно говорить о войне.

Подвыпив, я делаюсь сентиментален. Готов обнять бывшего врага и точить слезу, вспоминая огонь и воду, сквозь которые мы прошли. Ну хорошо, пролетели. Еще лучше взахлеб спорить, бранясь и проклиная друг друга, о прошлых баталиях. Как могло бы быть. Как не сложилось. Кто кого. Оплакивать погибших друзей. Сверкать глазами, возвращаясь памятью в горнило боя. Без этого жизнь делается пресной, будто черствая лепешка.

Проклятый Стимфал! Он вспоминает войну, как ростовщик вспоминает проценты на мелкий заем. Да что там! – ростовщик хоть радуется, что умело облапошил дурака-занимателя, и строит радужные планы на грядущих дураков. А этот мерзкий гарпий не пролил ни единой слезинки по своим приятелям, павшим в ущельях Тифея.

Ладно, он не скорбит по нашим – но свои!

Наши прежние – так Стимфал называет гарпий-покойников. И ни капли грусти, ни крупицы боли. Наши прежние, демон его сожри! Я щенка, который сдох давным-давно, во времена моего детства, вспоминаю с большим чувством, чем он – сородичей…

О битвах он согласен говорить. Но так, словно делает мне одолжение. Ледышка, он помнит все, до мельчайших подробностей. Я блевать готов от его воспоминаний. Такое равнодушие достойно последнего мерзавца. Нельзя поверить, что Стимфал был одним из самых последовательных и непримиримых врагов. Этот счетовод похож скорее на жирного перепела, чем на орла.

Они все такие.

Они вспоминают с холодным сердцем. Даже мечтать о дне, когда постыдный для них договор будет разорван, а когти гарпий вопьются в сердца врагов-победителей – нет, и это им не под силу. Я провоцировал крамольные разговоры. Я знаю. Они лишь пожимают плечами. И в глазах не разгорается естественный для хищной птицы – если угодно, для человека – огонь.

...

…пожалуй, я их ненавижу."

Отложив в сторону дневник Джошуа Горгауза, доцент задумался. Впору предположить, что маршал в отставке умер, сойдя с ума. Спился, помешался на ненависти к гарпиям. Оставив Строфады, в действительности увез острова с собой. Продолжил войну, проиграв ее раз и навсегда.

Видел гарпий там, где их не было.

Воевал до последней капли здравого рассудка.

Картина выглядела логичной. За одним исключением – три десятка ветеранов, разделивших печальную участь Джоша Кровопийцы. Все рехнулись? Вряд ли. Они не жили на Строфадах. После окончания войны они вообще не встречались с гарпиями. А сколько их умерло, не оставив следа? – в библиотеке нашлось тридцать покойников, но в действительности…

Кручек прошел на кухню. Сварил кофий, выпил, не чувствуя вкуса. Глянул в окно: ночь, и ничего интересного. В постели он долго ворочался, не в силах заснуть. Когда же сон наконец пришел, доцент до утра орудовал щеткой для обуви, восстанавливая курган, разрытый в прошлую ночь ректором Бригантом.

Встал он с головной болью.

Caput XII

В желтом отчаяньи стонут барханы,

Знойной поземкой шурша,

Тени в песке, как казненные ханы,

Спорят: бессмертна ль душа?

Томас Биннори

– Заходи!

– Сейчас…

– Да заходи же!

– Ну сейчас, говорю…

– Боишься?

– Я?!

– Ты!

– Ничего я не боюсь!

– Тогда заходи!

– Уже иду…

Прохожие с интересом оборачивались на шумную парочку. Всем известно: милые бранятся – зеваке удача. Другое дело, с чего бы это милым браниться у входа в лавку Диделя Гогенштоффена, сокольника-консультанта, под вывеской:

...

ФУРНИТУРА И ПРИНАДЛЕЖНОСТИ БЛАГОРОДНОЙ ОХОТЫ

De Arte venandi cum avibus

(постоянным клиентам – скидка)

Но Кристиану и Герде было не до внимания ротозеев. Маленькая цветочница старалась раззадорить сводного брата. Брат же делал вид, что герой героем, из последних сил оттягивая трудный момент. Никто не виноват, говорил он себе. Сам выбрал. И бабушка помогла, расстаралась, подняла давние связи. А ты чуху крючишь, торчишь морковкой…